"Поп или мастер?"

Мы встретились у подъезда воронежской гостиницы. В руках у Маяковского два пакета.

- Что это у вас?

- В главном - четыре бутылки Абрау.

- Зачем так много?

- А вам какое дело?

- Да на одного многовато.

- Вижу, что вы в этом ничего не понимаете. А вдруг придут, чем будешь угощать? Дорогу до Ростова забыли?

Он оказался прав. В гостинице его уже дожидались. Маяковский же любил угощать: фрукты - всегда горой, коробки конфет, которых, замечу, он сам почти не ел.

На вечере в Воронеже - огромное количество записок. Среди них есть и язвительно-хулиганские. Маяковский некоторые оглашал и блестяще парировал. Еще месяц назад, в Днепропетровске, я предложил ему собирать записки: тогда же после вечера он аккуратно завернул их в газету и положил в чемодан. Коллекция записок быстро росла.

Были и такие:

"Любили ли вы когда-нибудь девушку и какова была ваша любовь? Простите".

"Поэт Влад. Маяковский. Открой нам правду, почему ты здесь прочел нам стихи в рифму, а в газете пишешь какую-то мифу, там всегда неразбериха и ни одного нет рифмой акростиха, тогда как для любителя читать можно такой работой душу измотать".

"Как вам кажется Воронеж после Нью-Йорка и друг, городов?"

"Хоть вы уже и хвастаетесь своей близостью к Пушкину, но до него вы и в несколько лет не дойдете".

"Почему вы не пустили в продажу свои сочинения и фотограф, карточки? Они здесь хорошо бы разошлись, и вам бы плюс к дальнейшему кругосветному путешествию".

Ответы на эти записки не запомнились. Приведу другие. Например:

"Почему вы называете себя пролетарским поэтом? Разве вы пролетарского происхождения?"

Маяковский:

- Нигде не сказано, что пролетарский поэт должен быть пролетарского происхождения. Я знаю некоторых писателей далеко не пролетарского происхождения. Но они числятся пролетарскими и состоят даже членами РАППа. Я же лично не собираюсь скрывать свое происхождение, тем более что оно никак не влияет на мое творчество. Из моего происхождения я себе дворца не выстроил. В поэме "Про это" у меня есть такие строчки: "Не простой¹ отец мой - дворянин, кожа на моих руках тонка. Может, я стихами выхлебаю дни, и не увидав токарного станка".

¹ (В поэме "Про это" - "столбовой", но читал Маяковский: "не простой".)

Еще записки:

"Тов. Маяковский, чем объяснить, что вы в центре всего ставите свое "я"?"

- В центре как-то заметнее, - улыбнулся Маяковский. Потом серьезно:

- А главное: вам надо раз навсегда запомнить, что "я" - это гражданин Советского Союза. "Я" - это бывает условно. И, наконец, почему же в тех случаях, когда я говорю о себе или от своего имени, говорить, скажем, от Вашего?

"Группа студентов убедительно просит вас продекламировать "Сволочи".

- Я не декламирую, а читаю. Это старое стихотворение. Вместо него я прочту вам более новое. (Под декламацией Маяковский разумел ложный пафос, сентиментальность, напыщенность. Многие еще до сих пор не могут отрешиться от этого слова, хотя в наши дни оно отдает анахронизмом.)

Листовка (летучка), выпущенная в Воронеже. Ноябрь

"Почему другие поэты не занимаются писанием рекламных лозунгов?"

- Я им тоже говорил об этом, - указывая на зал, как бы адресуясь непосредственно к автору записки, говорит Маяковский.

"Уверены ли вы в том, что ваше творчество доступно массе?"

- Не всем доступно. Еще далеко не все привыкли к стихам. Но если стихи будут внимательно читать и, как полагается, по нескольку раз, то через пятнадцать лет они будут доступны почти всем, а это будет большим достижением. Стихи я проверяю так: они не должны быть похожими на остальных поэтов, и белогвардейцы должны их уничтожать за вредность для них. Это основной критерий.

За Воронежем - Ростов-на-Дону.

В Москве у Маяковского была маленькая комната. Поэтому он любил в гостиницах большие номера, где можно было бы пошагать, а значит, лучше поработать.

Здесь ему предоставили самый большой номер. И он обрадовался:

- Повезло!

Еще одна удача: все билеты на вечер давно проданы.

Не прошло и часу, как Маяковский притащил в гостиницу десяток бутылок. Он решил пользоваться нарзаном, отказавшись от чая и от всех "водяных" блюд. Даже умывался нарзаном.

- А как узнаешь, когда чай из нарзана кипит? - сказал Маяковский. - Ведь он постоянно булькает.

Примерно месяц тому назад газеты сообщали, что где-то в Ростове водопроводные трубы соединились с канализацией. И хотя к нашему приезду воду уже очистили¹ и ростовчане пользовались пресной водой, Маяковский, будучи весьма мнительны, отказался от услуг ростовского водопровода.

¹ (В газете "Советский юг" (26 октября 1926 года) появилась заметка: "В ночь с 23 на 24/X произвидена вторичная дизинфекция водопроводной сети. Управление водоканализацией установило, что водопроводная сеть перед вторичным хлорированием находилось в значительно лучшем состояние (чище), чем перед первым. Значит, имеются известные положительные результаты".)

Оборот листовки-летучки

Перед самым началом вечера на сцену прорвались студенты. Пожарные пытались удалить их. "Энтузиасты" бросились в оркестр. Мест и там не оказалось: сидели артисты этого театра. Ребята метались по сцене. Маяковский встал на их защиту.

- Они мне нужны, без них я не могу выступать!

- Во-первых, гражданин бросьте курить. - резко оборвал его пожарник, а потом я с вами буду разговаривать!

- Я играю, почти артист, - объяснил ему Маяковский, - и по ходу действия должен курить. А пока репетирую. Понятно?

Пожарнику пришлось отступить.

На афише вечера значилось: "Поп или мастер?"

- Меня приводит в бешенство "литературное поповство", "вдохновение", - говорил Маяковский, - длинные волосы, гнусавая манера читать стих на распев. От поэтов не продохнуть. Среднее мясо их стихов ужасно. Стихотворное наводнение выходит далеко за пределы литературных интересов. Эти стихи уже не стихи, а "стихийные бедствия". Они вредны для организации молодого сознания. В результате в магазинах ни одной книжки стихов не берут, обманутый читатель обходит ГИЗ стороной. Впрочем, от моих книг в убытке не останетесь.

У наших молодых поэтов попадаются недобросовестные строчки такого рода:

 Все, что вымеришь взглядом за день, 
 Что тебе напоет станок - 
 Все горой драгоценной клади 
 Ты домой волоки, сынок. 

Дескать: иди, сынок, на завод, хорошенько присмотрись, как и что там лежит, выбери несколько ценных вещичек и постепенно выноси домой, то есть, проще говоря, кради - и все. Вот что получается в результате недобросовестной работы. Поэт хотел сказать одно, а получилось совсем другое.

Или такой "шедевр":

 Я пролетарская пушка. 
 Стреляю туда и сюда. 

Нет, ты не стреляй туда и сюда, а стреляй в одно определенное место: стреляй туда, куда надо!

В одной из южных газет я вычитал "замечательное" стихотворение, четыре строчки из которого я вам прочту, и вы убедитесь в их "гениальности":

 В стране Советской полуденной, 
 Среди степей и ковылей, 
 Семен Михайлович Буденный 
 Скакал на сером кабыле! 

Я очень уважаю Семена Михайловича и даже его кобылу уважаю. Пусть она его выносит целым и невредимым из боев. Я могу даже простить автору, что он переделал кобылу в мужской род. Но если кобыле сделать ударение не по тому месту, она может вас занести черт знает куда!

Неверно, что поэзия - легкое дело, которому можно обучиться, да еще по книжке Шенгели (есть такой профессор) в несколько уроков. Задача не в пять уроков научить писать стихи, но отучить в один урок. Литература, которая должна вести рабочий класс на борьбу,- труднейшее дело в мире. Не всякого из нахрапистых ребят, печатающихся и имеющих свои книги, надо считать поэтом. Рифма - это хорошая плеть со свинцом на конце, которая вас бьет и заставляет вздрагивать. Ошибки свойственны и великим поэтам. Ведь случилось же, что поэт написал о львице с гривой, хотя таковой и не существует в природе.

Афиша выступление в Таганроге, 1962 год

Затем Маяковский приводил другое стихотворение и спрашивал:

- Если у поэта в тексте марша фигурируют кавычки, то как же прикажете маршировать: по два нормальных шага и один укороченный или в припрыжечку?

Зубные врачи и даже служители культа так или иначе состоят в организациях, а поэты еще не объединены и почти не несут ответственности за свою работу. Их "объединяют" лишь длинные волосы.

Сняв с поэзии поповскую оболочку, мы видим, что делать стихи - такая же черная работа, как и всякая иная. Вдохновение присуще каждому виду труда. На поиски одной рифмочки приходится тратить иногда больше суток, и нормально Маяковский не может сделать в день больше шести-восьми доброкачественных строк. Отцеживай рифмы! Я хожу по улицам и собираю всякую словесную дрянь - авось через семь лет пригодится. Эту работу по заготовке сырья надо проделывать постоянно, по принципу восьмичасового рабочего дня, а не в минуты отдыха. Дело не во вдохновении, а в организации вдохновения. Стихи в газету особенно трудно писать - срочные, нужно быть гибким, а главное - политически грамотным. На вопрос: можно ли забыть рифму в трамвае? - я отвечу: да, можно - я однажды забыл у Страстной площади, вернулся и вспомнил.

Перед чтением "Сергею Есенину" (с эстрады он объявил: "Разговор с Сергеем Есениным") Маяковский сказал:

- Есенин - безусловно талантливый поэт, но он часто писал не то, что нам надо, и этим приносил не пользу, а вред...Вскоре после смерти Есенина в помещении Художественного театра состоялся вечер его памяти. На фоне тощей, надломившейся березки выступали с "прочувствованными" речами ораторы. Затем Собинов тоненьким голоском запел: "Ни слова, о друг мой, ни вздоха, мы будем с тобой молчаливы"... хотя молчалив был только один Есенин, а Собинов продолжал петь. Вся эта обстановка произвела на меня удручающее впечатление. Я не мог сразу откликнуться на смерть Есенина. Боль утраты остро чувствовал. Я очень ценил Есенина как талантливого человека и не терял надежды, что творчество его пойдет по другому руслу... После смерти Есенина появилась целая армия самоубийц. Прослушав стихотворение, я надеюсь, вы не пойдете по их стопам. Чтобы ответить сразу и на поступающие вопросы, скажу еще вот что: Есенин брал зачастую в своих стихах "раздражающим", "волнующим", формальным "дррр". Есть у него примерно такие строки:

 Да, я знаю, с тобой другая, 
 Но и с этой, с любимой, с другой, 
 Расскажу я тебе, дорогая, 
 Как недавно я звал дорогой... 

Это "дрр" действует в обратную сторону. А иногда оно и раздражающе действует, и этими стихами пользуются, чтобы понравиться девушке. Я считаю, что для этого вообще не нужны стихи. Но если человек решил обязательно воспользоваться стихами, то я бы лично рекомендовал ему прибегнуть к народным частушкам, которые, с моей точки зрения, гораздо сильнее:

 Дорогой и дорогая, 
 Дорогие оба, 
 Дорогая дорогого 
 Довела до гроба. 

Забегу несколько вперед. Уже после вечера Маяковский сказал мне:

- Лишнее доказательство тому, как увлекаются этим внешним "дрр". Я неправильно цитирую Есенина, читаю строки, лишенные логического смысла, и ни один человек не обратил внимания и ни слова не сказал мне об этом.

На вечере же, о котором шла речь, Маяковский обратился к залу:

- Товарищи! Сейчас я вам прочту мое новое стихотворение "Товарищу Нетте - пароходу и человеку". Нетте - наш дипломатический курьер в Латвии. Погиб при исполнении служебных обязанностей, отстреливаясь от напавших на него контрразведчиков в поезде на латвийской территории. С ним был и другой дипкурьер - Махмастль, отделавшийся ранением. Я хорошо знал товарища Нетте. Это был коренастый латыш с приятной улыбкой, в больших роговых очках. Я встречался с ним много раз. Приходилось ездить в одном купе за границу. Здесь в стихотворении встречается фамилия Якобсон Ромка¹ - ну, это наш общий знакомый. В прошлый мой приезд², в Ростове, на улице я услышал - газетчики кричат: "Покушение на наших дипкурьеров Нетте и Махмастля". Остолбенел. Это была моя первая встреча с Нетте уже после его смерти. Вскоре первая боль улеглась. Я попадаю в Одессу. Пароходом направляюсь в Ялту. Когда наш пароход покидал одесскую гавань, навстречу шел другой пароход, и на нем золотыми буквами, освещенными солнцем, два слова - "Теодор Нетте". Это была моя вторая встреча с Нетте, но уже не с человеком, а с пароходом.

¹ (Р. Якобсон - филолог.)

² (Маяковский был в Ростове-на-Дону в феврале того же 1926 года.)

 Я недаром вздрогнул. 
                   Не загробный вздор. 
 В порт, 
       горящий, 
              как расплавленное лето, 
 разворачивался 
              и входил 
                      товарищ "Теодор 
 Нетте". 

В строке: "В коммунизм из книжки верят средне" - он, при чтении, менял слово "верят" на "веришь".

После Ростова-на-Дону - Таганрог. Маяковский выступает здесь впервые. В нетопленом зале клуба кожевников малолюдно.

- Зал наполовину пуст, будем считать, что он наполовину полон, - говорит Маяковский, - буду выступать, пока мы все не замерзнем. Возможно, произойдет обратное: я вас сумею разогреть своими стихами. А сам-то наверное согреюсь.

И он действительно разогрел аудиторию.

- Товарищи, - прощался он со слушателями. - Я даю всем таганрожцам возможность выправить свою неловкость. Как только смогу, приеду к вам вторично. Предупредите знакомых. И чтоб в следующий раз было здесь тепло и полно.

1922 год

В. Маяковский выступает в Политехническом музее. 1925 год

Из Таганрога - снова в Ростов. Там состоялся второй вечер, озаглавленный: "Я и мои вещи". Ниже на афише стояло: "Отчетный разговор за 15 лет". Маяковский читал отрывки из поэм: "Облако в штанах", "Человек", "Ленин", "Война и мир", "Флейта-позвоночник", из пьесы "Мистерия-буфф" - и новые стихи. С такой программой он выступил один раз и больше никогда ее не повторял.

За Таганрогом - Новочеркасск. С вокзала плетемся в гору на одноконке. Извозчик с окладистой бородой. Маяковский спрашивает его о временах белогвардейщины:

- Много у вас тут сволочей перебывало?

Извозчик басит:

- Хватало.

- А какие у вас еще были знаменитости, кроме белых генералов?

Извозчик тем же тоном:

- А вот сейчас Ермак будет (и показал на памятник).

Я сказал Владимиру Владимировичу, что Новочеркасск - студенческий город, и привел некоторые цифры. Он пришел в восторг.

- Здорово! Такой маленький город - и столько студентов!

Эпиграфом к стихотворению "Голубой лампас" стали слова: "В Новочеркасске на 60000 жителей 7 000 вузовцев".

 А за собором 
             средь сора и дерьма, 
 эдакой медной гирей, 
 стоит казак, 
                    казак Ермак, 
 Ермак - 
         покоритель Сибири.
 .......................................... 
 Электро-глаз 
             под стеклянной каской 
 мигнул и потух... 
             Конфузится! 
 По-новому 
             улицы Новочеркасска 
 черны сегодня -
             от вузовцев. 

Студенты заполнили аудиторию Донского политехнического института. После доклада поэт читал стихи. Записок столько, что не только ответить - даже огласить все было бы трудно. На местах - споры, с мест - вопросы. Маяковский приглашает желающих высказаться, и непременно с эстрады:

- Давайте, давайте, не стесняйтесь! Я работаю один на всех вас-помогайте!

Нашлись смельчаки. Один доказывал, что "так писать нельзя" - стихи Маяковского непонятны. Его прервал восторженный голос:

- Люблю Маяковского!

Это выкрикнул шестидесятитрехлетний профессор-химик Александр Алексеевич Киров. Он стоял у самой эстрады. Студенты настойчиво предлагали ему место, но он столь же настойчиво от него отказывался. Весь вечер он громче всех кричал:

- Браво, Маяковский!

Маяковский выступал здесь четыре с половиной часа. Это рекорд продолжительности, даже для него.

После вечера профессор пригласил поэта в свой рабочий кабинет. Рядом - лаборатория.

- Не могу отпустить вас, Владимир Владимирович, пока не угощу вином собственного производства.

- Ну, что для меня, кавказца, выпить вина!

- А для меня тем более - собственное.

Профессор принес из подвала вино. Стаканов нет, пьем из мензурок и пробирок.

Поклонники Маяковского "унесли на память" его собственный плоский стакан, и он теперь пил тоже из мензурки, правда, стерильной.

Александр Алексеевич читал свои стихи. Пели любимые Маяковским цыганские песни и даже оперные арии. Пела и жена профессора, которая тоже была на сегодняшнем вечере.

В гостиницу попали к шести утра. В восемь мы на вокзале, а в десять - снова в Ростове.

Еще в первый день пребывания в Ростове к Маяковскому пришли товарищи из Ленинских железнодорожных мастерских, и он пообещал у них выступить. С такой же просьбой обратились к нему комсомольцы, рабкоры, писатели. Владимир Владимирович должен был в один день (до девяти вечера) выступить три раза. И он, несмотря на вчерашнюю бессонную ночь, сдержал свое слово.

Огромная столовая Ленинских железнодорожных мастерских выглядела непривычно: даже проходы и подоконники были заполнены людьми.

Маяковский читал отрывки из поэмы "Владимир Ильич Ленин".

- Понятно вам, товарищи?

- Понятно! - раздался коллективный ответ.

- Всем понятно?

- Всем!

- Еще читать или хватит?

- Читайте еще!

- Товарищи, вопросы есть?

- Вопросов нет, читайте еще!

И Маяковский читал.

Обеденный перерыв окончен, но народ не расходится. Обязались отработать в конце дня просроченное время.

Маяковский встретился в этот день с писателями, и с комсомольцами, и с рабкорами. Молодежь отправилась на вокзал провожать его. Владимир Владиоомирович усадил их в буфете за длинный стол и принялся угощать. В последнюю минуту вбежал он в вагон. Провожающие кричали ему вслед добрые слова, а он махал рукой, пока ребята не скрылись из виду...

В Краснодаре сдает голос: грипп и переутомление.

Маяковский расстроен. Чтобы рассеяться, идет в бильярдную.

- Ведь для бильярда голос не обязателен.

К вечеру самочувствие ухудшилось. Выйдя на сцену большого Зимнего театра, он просит извинения за хриплый голос:

- Не хочу срывать и постараюсь дотянуть до победного конца.

От выступлений в Ставрополе и в Новороссийске пришлось отказаться.