Поэт большой Песни

Находясь в Бутырской тюрьме, Маяковский не сидел сложа руки, а упорно и настойчиво работал над собой. Систематическое чтение книг не только отвлекало его от одиночества, но и в значительной мере способствовало определению дальнейшего жизненного пути. Именно здесь было положено начало поэтической работе. Он серьезно обдумывал свою жизнь и, почувствовав в себе творческую силу, твердо решил полностью посвятить себя искусству, живописи и поэзии.

Вскоре после выхода из тюрьмы, беседуя с матерью о дальнейшей своей судьбе, Маяковский заявил: "Вы хотите, чтобы я был инженером, врачом или юристом? Нет, я ими не стану, у меня будет другой путь!"

"После трех лет теории и практики - бросился на беллетристику. Перечел все новейшее. Символисты - Белый, Бальмонт. Разобрала формальная новизна. Но было чуждо. Темы, образы не моей жизни. Попробовал сам писать так же хорошо, но про другое. Оказалось так же про другое - нельзя. Вышло ходульно и ревплаксивно. Что-то вроде:

 В золото, в пурпур леса одевались, 
 Солнце играло на главах церквей. 
 Ждал я: но в месяцах дни потерялись, 
 Сотни томительных дней.

Исписал таким целую тетрадку. Спасибо надзирателям - при выходе отобрали. А то б еще напечатал!

Отчитав современность, обрушился на классиков. Байрон, Шекспир, Толстой".

Маяковский отчетливо понимал теперь, что настоящее искусство потребует от него более серьезной и систематической подготовки, а он к тому времени не имел даже законченного среднего образования. Требовалась ежедневная планомерная работа, а для этого нужно было время, полная самоотдача. Вот как очень кратко объяснял он потом тогдашнее свое состояние:

"Те, кого я прочел,- так называемые великие. Но до чего же нетрудно писать лучше их. У меня уже и сейчас правильное отношение к миру. Только нужен опыт в искусстве. Где взять? Я неуч. Я должен пройти серьезную школу. А я вышиблен даже из гимназии, даже из Строгановского. Если остаться в партии - надо стать нелегальным. Нелегальным, казалось мне, не научиться. Перспектива - всю жизнь писать летучки, выкладывать мысли, взятые из правильных, но не мной придуманных книг. Если из меня вытряхнуть прочитанное, что останется? Марксистский метод. Но не в детские ли руки попало это оружие? Легко орудовать им, если имеешь дело только с мыслью своих. А что при встрече с врагами? Ведь вот лучше Белого все-таки не могу написать. Он про свое весело - "в небеса запустил ананасом", а я про свое ною - "сотни томительных дней". Хорошо другим партийцам. У них еще и университет (а высшую школу - я еще не знал, что это такое,- я тогда уважал!).

Московская 5-я гимназия, где учился Володя Маяковский(1906-1908 гг.)

Что я могу противопоставить навалившейся на меня эстетике старья? Разве революция не потребует от меня серьезной школы? Я зашел к тогда еще товарищу по партии - Медведеву. Хочу делать социалистическое искусство. Сережа долго смеялся: кишка тонка.

Думаю все-таки, что он недооценил мои кишки.

Я прервал партийную работу. Я сел учиться".

Прервал работу, а не отказался от партии, ибо его вся дальнейшая деятельность была полностью подчинена революции. Уже в самую начальную пору своих творческих поисков, опытов и раздумий он твердо стоял за боевое, жизнеутверждающее и подлинно народное искусство.

В августе 1911 года после предварительной настойчивой учебы в студии художника П. И. Келина Маяковский успешно выдержал конкурсные испытания в Московском училище живописи, ваяния и зодчества и занимался там в течение двух лет. В период подготовки к экзаменам он особенно часто бывал в уже знакомом ему Петровско-Разумовском. Замечательный парк Сельскохозяйственной академии с огромным прудом и свежий воздух издавна привлекали многих горожан. В воскресные дни сюда стекались толпы москвичей, приезжавших на "круг", чтобы послушать военный оркестр, покататься на лодках и просто отдохнуть в тенистых аллеях. Как-то в один из теплых дней Маяковский пришел на этюды вместе со своим товарищем. "Народу в парке очень много,- вспоминал тот,- но люди скучные, нудные. Мы долго бродили. Я порядочно устал и звал его домой. Но Маяковский все ходил и что-то выискивал в толпе. Потом сказал: "Ну, ладно, посидим у пруда и - домой..." Нетрудно догадаться, кого он искал в праздно гулявшей толпе.

Чтобы не быть обузой в семье, Володя забрал мольберт, краски, подушку, одеяло и переехал в крохотную комнатушку под крышей старого дома в Соломенной сторожке, по соседству с той же Сельскохозяйственной академией.

Спустя год он снова приехал сюда на дачу Осипова вместе с поэтом А. Крученых. Маяковский жил на балконе, а Крученых - в комнате. "Там, на балконе, мне удобнее принимать своих друзей!" - говорил Владимир. Тогда-то он и познакомился со своими соседями: летчиком Г. Л. Кузьминым и композитором С. Д. Долинским. Осенью несколько раз приезжал с художником В. Н. Чекрыгиным, В. Ф. Шехтель и ее братом Л. Ф. Жегиным (Шехтель), вместе они занимались натурными зарисовками и катались на лодках. В те годы его довольно часто можно было встретить в парке. Владимир всегда был в хорошем настроении, острил, охотно вступая в разговоры.

Однажды, беседуя с рабфаковцами, профессор Василий Васильевич Вильямс рассказал, что когда здесь появлялся Маяковский, то его всякий раз видели в какой-то немыслимой крылатке и непременно широкополой поношенной шляпе. Всем почему-то казалось, что он никогда не расстается с огромной папкой для рисования. Чаще всего его заставали за работой где-нибудь возле Большого пруда. Иногда же он неожиданно показывался на кольцевой паперти церкви Святого Петра. Он медленно прохаживался по ней в ожидании своих друзей и знакомых, а заметив их, быстро спускался навстречу, и все вместе удалялись в тенистые аллеи парка.

То же самое я слышал и от Людмилы Владимировны, выступавшей перед студентами Тимирязевки с рассказами о жизни и революционной деятельности брата. Несомненно, что у Маяковского были здесь тесные контакты с преподавателями и студентами. Об этом же говорит и арест вольнослушателя академии Льва Яковлева на квартире Маяковских, а также многочисленные следственные материалы московской охранки, из которых стало известно о том, что поэт в самом начале творческого пути не раз был замечен в подозрительных связях в Петровско-Разумовском.

Маяковский горячо стоял за реализм в поэзии, яростно ненавидел пессимизм в музыке и стилизацию в живописи, следуя заветам прекрасного русского художника В. А. Серова. Его работы выгодно отличались от многих произведений, появлявшихся на художественных выставках той поры, и в частности на выставке в Училище живописи, ваяния и зодчества. Заметно преуспев в живописи, он достиг многого в поэзии. В период жизни на Пресне им было написано более 40 поэтических произведений. Подавляющее большинство из них - стихотворения "Утро", "Ночь", "Из улицы в улицу", "Вывескам", "За женщиной", "Театры", "А все-таки" и др.- публиковались в коллективных сборниках поэтов-футуристов "Пощечина общественному вкусу" (1912), "Требник троих" (1913), "Первый журнал русских футуристов" (1914), "Дохлая луна" (1913), "Молоко кобылиц" (1914), в журналах "Театр в карикатурах" (1914), "Новая жизнь" (1914), в газете "Новь", сборнике "Весеннее контрагентство муз" (1915), а также в цикле стихотворений "Я", вышедшем самостоятельным сборником в 1913 году и отпечатанном литографским способом в количестве 300 экземпляров.

Поэты и художники, к которым присоединился в те годы Маяковский, называли себя футуристами. На страницах своих сборников Давид Бурлюк, Велимир Хлебников, Василий Каменский и другие провозглашали основным элементом искусства не содержание, а форму. Среди них Маяковский занимал особое место. Он работал над словом только лишь в поисках наибольшей поэтической выразительности. Его творческая лаборатория была постоянно связана с реальной действительностью. Первые произведения Маяковского "Утро", "Из улицы в улицу", появившиеся в сборнике "Пощечина общественному вкусу", хотя и соседствовали со стихами футуристов, но по своему гуманистическому характеру отличались от всех других.

"Русского футуризма нет. Есть просто Игорь Северянин, Маяковский, Бурлюк, В. Каменский. Среди них есть, несомненно, талантливые люди, которые в будущем, отбросив плевелы, вырастут в определенную величину... Вот возьмите для примера Маяковского - он молод, ему всего 20 лет, он криклив, необуздан, но у него, несомненно, где-то под спудом есть дарование. Ему надо работать, надо учиться, и он будет писать хорошие, настоящие стихи"^*.

^* (Горький М. О футуризме // Журнал журналов. 1915. № 1.)

Еще на первых выступлениях, проходивших в "Романовне" (общежитие студентов МГУ и консерватории в доме Романова на углу Малой Бронной и Тверского бульвара), он убедился в отличии своего поэтического творчества от формалистических стихов футуристов, но не отказался от сотрудничества с ними.

Однажды, разговаривая с сыном, Александра Алексеевна спросила:

- Володя, почему ты пишешь так, что не все понятно?

- Если я буду писать ясно,- ответил поэт,- то мне в Москве не жить, а где-нибудь в сибирской ссылке, в Туруханске. За мной следят, и я не могу сказать открыто: "Долой самодержавие!"

Идейное различие между Маяковским и временными его спутниками-футуристами наиболее ярко сказалось в стихотворении "Нате!", где автор откровенно выступил против благополучного мещанства, встав на защиту настоящего искусства от враждебного ему буржуазного мира:

 А если сегодня мне, грубому гунну, 
 кривляться перед вами не захочется - и вот 
 я захохочу и радостно плюну, 
 плюну в лицо вам 
 я - бесценных слов транжир и мот.

По Москве пошли слухи о том, как нервозно реагировала на новое произведение поэта буржуазная публика, присутствовавшая на выступлении Маяковского в день открытия кафе "Розовый фонарь".

К тому времени прошедший "теоретический и практический курс подпольной работы", Владимир Маяковский, несомненно, был знаком с позицией партии о том, что "литература должна быть партийной". С этим положением полностью совпадала и заветная мечта Маяковского делать искусство социалистическим.

Летом 1913 года Маяковские выехали в подмосковный поселок Кунцево и жили там на даче Багровникова. Вставали рано - сестры уезжали на работу в город, а Владимир целые дни проводил в лесу, в Крылатском и Рублеве, упорно работая над первой драматической вещью, названной им трагедией "Владимир Маяковский". Как и первые лирические стихи, это новое произведение было более широко развернутым поэтическим монологом. Главным героем трагедии являлся сам поэт, в образе которого сосредоточены лучшие человеческие черты. Человек с большой буквы честно отдает всю жизнь за счастье угнетенных и обездоленных людей, а рядом - неизменный, но обезумевший и мстительный бог. Поэт стремится изменить жизнь на земле. Он мечтает облегчить тяжесть людского горя и ради этого готов штурмовать небеса. "Бог,- заявляет он,- обокрал людей, лишив их веры в собственные силы, и внушил им несбыточную надежду на небо". Таков был замысел этой поэмы.

С помощью друзей она была принята и поставлена в театре Петербурга "Луна-парк". Попытка Маяковского выступить в качестве драматурга в дореволюционный период не состоялась. Однако его трагедия, хотя и была, как он сказал, "просвистана до дыр", все же явилась новым шагом вперед на его поэтическом поприще.

Выступая на литературных вечерах, поэт пришел к убеждению, что подобная форма работы может и должна стать хорошей трибуной для постоянного общения с народом, и не только в Москве и Петербурге, но и в других городах страны. В 1913-1914 годах он вместе с Давидом Бурлюком и Василием Каменским отправился в длительное литературное турне. "Путешествие и общение с людьми,- говорил поэт,- заменяют мне книги".- В эту первую поездку он побывал в Симферополе, Севастополе, Керчи, Кишиневе, Одессе, Киеве, Минске, Пензе, Ростове-на-Дону, Саратове, а также в Тифлисе, Кутаиси, Баку и других городах. Поездка обогатила поэта новыми впечатлениями, хотя даром и не прошла - он был исключен из училища.

В путешествиях по стране поэт начинал работать над новым широкомасштабным произведением. "Оно,- говорил он,- начато письмом в 1913-14 году, закончено в 1915 году и сначала называлось "Тринадцатый апостол". Когда я пришел с этим произведением к цензору, он меня спросил: "Что вы, на каторгу захотели?" Речь шла о поэме, которая получила новое название "Облако в штанах" и была закончена в Петрограде. Если герой трагедии только глубоко сочувствовал страданиям человека, то в поэме "Облако в штанах" он выступил как активный пропагандист всепобеждающей силы самих трудящихся масс. Именно эта главнейшая тема и была раскрыта им в предисловии к новому изданию поэмы, вышедшему в 1918 году. "Облако в штанах",- писал поэт,- считаю катехизисом сегодняшнего искусства: "долой вашу любовь", "долой ваше искусство", "долой ваш строй", "долой вашу религию" - четыре крика четырех частей". В книге "Маяковский в борьбе за коммунизм" исследователь творчества поэта А. И. Колосков писал: "В дореволюционной литературе после широко известной "Песни о Буревестнике" и романа "Мать" Максима Горького не было другого произведения, кроме "Облака в штанах", где с такой смелостью и силой был выражен протест против эксплуататорского капиталистического строя, провозглашался призыв к ниспровержению буржуазии и так волнующе воспета грядущая социалистическая революция". Пророчески звучат в поэме слова:

 Где глаз людей обрывается куцый,
 главой голодных орд,
 в терновом венце революций
 грядет шестнадцатый год.

Как только началась империалистическая война, Владимир Маяковский немедленно откликнулся разоблачительными стихами, направленными против буржуазии. Маяковский готов был пойти на фронт, считая, что поэту необходимо увидеть все своими глазами. Он обратился к градоначальнику с просьбой об отправке на фронт, но ему отказали, опять-таки как политически неблагонадежному. В первые дни войны Маяковский написал стихотворение "Война объявлена", выступил с ним на общегородском митинге, а затем опубликовал в журнале "Новая жизнь". В газете "Новь" 20 ноября 1914 года появилось стихотворение "Мама и убитый немцами вечер", где поэт показал весь ужас войны. Это было яростным протестом. Стихотворение пронизано чувством глубочайшей боли матерей, теряющих детей. Затем в сборнике "Весеннее контрагентство муз" появилось стихотворение "Я и Наполеон":

 Я живу на Большой Пресне, 
 36, 24. 
 Место спокойненькое. 
 Тихонькое. 
 Ну? 
 Кажется - какое мне дело, 
 что где-то
 в буре-мире 
 взяли и выдумали войну?

Главное, однако, не в том, что поэт широковещательно объявил свой адрес (хотя это чрезвычайно ценно для литературного краеведения), а в том, что в этом стихотворении Маяковский стремился показать человека, доведенного кровопролитной войной до отчаяния. Подавленный всечеловеческим горем, он не слышал хвалебных речей и тостов в честь "краснорожей кровавицы войны" и требовал:

 Люди! 
 Будет! 
 На солнце! 
 Прямо! 
 Солнце съежится аж! 
 Громче из сжатого горла храма
 хрипи, похоронный марш! 
 Люди! 
 Когда канонизируете имена 
 погибших, 
 меня известней,- 
 помните: 
 еще одного убила война -
 поэта с Большой Пресни!

Владимир Маяковский начал смелый поэтический поход против войны. Уже в начале февраля 1915 года он выступил в печати с первым антивоенным памфлетом - "Вам, которые в тылу", где, не скупясь на едкое и гневное слово, напрямик обратился к продажной буржуазии, наживающейся на войне.

Начав сотрудничество в журнале "Новый Сатирикон", дающем возможность общения с более широкой читательской аудиторией, Владимир Маяковский опубликовал серию памфлетов-гимнов - "Гимн здоровью", "Гимн судье", "Гимн ученому", "Гимн обеду", "Гимн критику", "Гимн взятке", в которых иносказательно разоблачал дореволюционную Российскую империю и порожденное ею общество "жирных" и нищих. Одновременно поэт продолжал прерванную работу над поэмой "Облако в штанах", явившейся критикой отживающего капиталистического строя.

'Дело' Московского охранного отделения о В. В. Маяковском

Большим событием была встреча с Горьким. Общение с ним оказало влияние на творчество молодого поэта и ускорило работу над новыми произведениями, такими, как "Война и мир" и "Человек".

В этот период у Маяковского много времени уходило на оперативные дела, связанные с печатанием срочных материалов в газетах и журналах, а также с частыми публичными выступлениями. Он все чаще и чаще выезжал из Москвы и наконец в мае 1915 года решил отказаться от отдельной комнаты в квартире, где жила семья, и остался в Петрограде до 1919 года.

Осенью 1915 года Маяковский был призван в армию. "Дорогие мамочка, Людочка и Олечка! - писал он родным.- Я призван и взят в Петроградскую автомобильную школу, где меня определили в чертежную, как умелого и опытного чертежника... Пришлю свою "военную" карточку".

О существовании упомянутой фотографии пишущий эти строки узнал на литературном вечере, посвященном творчеству Владимира Маяковского, который проходил в павильоне "Советская печать" на ВДНХ СССР 20 июля 1963 года. Старшая сестра поэта рассказывала о жизни и революционной деятельности Маяковского, а также отвечала на многочисленные вопросы. В одной из записок ее спрашивали: "Где и когда Владимир Маяковский призывался на военную службу?"

- Это было в Петрограде в октябре 1915 года,- сообщила она.- Узнав о призыве, Алексей Максимович Горький принял все необходимые меры, чтобы спасти молодого поэта - автора смелой поэмы "Облако в штанах" от неизбежной мобилизации. Благодаря отеческой заботе писателя Маяковский был зачислен чертежником в автомобильную школу. Вскоре мать и сестры поэта получили весьма утешительное письмо, в котором он обещал прислать свою "военную" карточку...

Обещанная фотография была действительно прислана и находилась у родных до 1929 года. Однако потом Владимир Владимирович забрал ее, надеясь использовать в экспозиции "20 лет работы Маяковского". Выставка прошла довольно успешно, но "военной" фотографии на ней не оказалось - она затерялась.

Прошло 49 лет, и фотография все же нашлась. 23 апреля 1975 года мне довелось выступить на литературном вечере в Географическом обществе СССР. По просьбе присутствующих я рассказал о встречах с Владимиром Маяковским в годы моей далекой комсомольской юности. В конце вечера ко мне подошел немолодой человек, поблагодарил за выступление и подарил небольшую фотографию. С нее смотрел Владимир Маяковский. Радости моей не было предела, тем более что подарок я получил из рук Ивана Николаевича Бажанова, бывшего заместителя начальника Петроградской военной автомобильной школы, в непосредственном подчинении у которого находился тогда Маяковский.

В воспоминаниях Бажанова, опубликованных в статье Н. Каткова "...Пришлю свою "военную" карточку" (Учительская газета. 1980. 5 апреля), отмечалось, что Маяковский среди солдат пользовался большим уважением и любовью. Его считали талантливым, остроумным. К его мнению прислушивались. Однажды он прочитал Бажанову свое произведение "Облако в штанах". Иван Николаевич сказал, что поскольку он воспитан на классике, то не может понять новой поэзии. Маяковский ответил: "Ваше благородие, вы еще не доросли до нее". На это Бажанов возразил: "Видишь ли, Владимир, я ведь по должности начальник и могу тебя наказать за это дерзостное заявление. Правда, могу согласиться с тобой лишь в одном: я, может быть, как следует не вник в твой стиль, однако надеюсь, что при повторном прочтении дойду до его понимания". А однажды солдаты показали Бажанову дружеский шарж, нарисованный Маяковским, где Иван Николаевич стоял у дерева при испытаниях броневого автомобиля, как Фауст, в задумчивой позе.

Прошло два года, и с согласия Бажанова этот снимок был опубликован мною 22 мая 1977 года в армейской газете "На боевом посту". То была первая публикация этого снимка. Иван Николаевич не дожил четырех месяцев до ста лет. Он умер незадолго до открытия XXII Олимпийских игр в Москве, мечтая в последние месяцы жизни увидеть их своими глазами.

В марте 1919 года Владимир Маяковский возвратился в Москву и поселился в Лубянском проезде в доме № 3/6, находившемся в ведении ВСНХ, где и прожил до 14 апреля 1930 года. Переезд был продиктован не только тем, что в Москве жила его семья. Москва стала столицей первого в мире социалистического государства, и поэт, всегда чуткий к событиям общественно-политической жизни, хотел быть ближе к знаменательным свершениям:

 Я с теми, 
         кто вышел 
                  строить 
                         и месть 
 в сплошной 
           лихорадке 
                    буден. 
 Отечество 
          славлю, 
                которое есть, 
 но трижды - 
            которое будет.

Максим Горький одним из первых отметил связь поэзии Маяковского с ритмом общественно-политической жизни страны.

"...Русь,- писал М. Горький,- нуждается в большом поэте. Талантливых - немало, вон даже Игорь Северянин даровитый! А нужен поэт большой, как Пушкин, как Мицкевич, как Шиллер, нужен поэт - демократ и романтик, ибо мы, Русь,- страна демократическая и молодая"^*. Великий пролетарский писатель, наблюдавший за творчеством Маяковского, убеждался, что в России такой поэт появился.

^* (Горький М. Собр. соч.: В 30 т. Т. 29. С. 304)

Читатели ждали появления новых произведений Маяковского. Наиболее памятной встречей трудящихся Краснопресненского района с новым произведением Владимира Маяковского в послеоктябрьский период явились спектакли по пьесе "Мистерия-буфф", которые начались 1 мая 1921 года и продолжались до конца театрального сезона на сцене московского Театра РСФСР Первого. "Мистерия-буфф" - это первое советское, подлинно народное и новаторское представление, названное самим поэтом "героическим, эпическим и сатирическим изображением нашей эпохи", прославляющим величие Октябрьской социалистической революции и непримиримую борьбу нового мира с отживающим прошлым. Впервые она была поставлена 7-8 ноября 1918 года в Петрограде в ознаменование первой годовщины Октября. По свидетельству очевидцев, "Мистерия-буфф" произвела очень сильное впечатление на Александра Блока и была воспринята им как один из ярчайших эпизодов первого революционного праздника. За два дня до премьеры в газете "Петроградская правда" нарком просвещения А. В. Луначарский назвал ее "коммунистическим" спектаклем.

Произведение Маяковского было поставлено в новой редакции. Были учтены все наиболее значительные события, происшедшие за истекшие два с лишним года, а также соответствующие замечания и предложения, полученные автором на обсуждениях и диспутах. Зрители буквально торжествовали и от всей души рукоплескали автору, актерам и постановщикам. На одном из диспутов, проходившем с участием многих мастеров сцены в присутствии самого Маяковского, одобрительно отзывались о работе поэта и высказывали пожелания широко показывать "Мистерию-буфф" не только в театрах и клубах, но и перед самыми широкими массами на городских площадях.

Особенно много трудился поэт над постановкой в Первом государственном цирке на Цветном бульваре, назначенной на июль 1921 года специально для делегатов III конгресса Коммунистического Интернационала, в числе которых был и вождь германского пролетариата Эрнст Тельман. Пьесу трижды играли на немецком языке. Вот что об этом рассказывает в своих воспоминаниях переводчица Рита Райт:

"В начале апреля с утра позвонил Маяковский: "Немедленно приезжайте - очень важное дело". Через полчаса я узнала, что "Мистерию-буфф" будут ставить в честь III конгресса Коминтерна на немецком языке и что перевод хотят поручить мне.

Надо было видеть Маяковского, радостного и взволнованного, надо было знать, с какой горячностью он говорил о грандиозном спектакле, который будет поставлен в цирке, с сотнями актеров, с балетом, с музыкой, чтобы понять, почему я смогла - худо ли, хорошо ли - за десять дней перевести всю "Мистерию".

Я переводила второй вариант, слегка сокращенный, особенно в пятом действии (разруха), с новым прологом (обращение к делегатам Коминтерна) и вставкой о II Интернационале.

Слушая немецкий текст "Мистерии", Маяковский безошибочно угадывал удачные куски. Иногда он брал русский текст и спрашивал вразбивку: "А это как?", "А вот здесь как?" - и бывал очень доволен, если перевод был сделан хотя бы и не очень точно, но его методом, его приемами.

...Репетиции начались в мае. Во всех театрах "мобилизовывали" актеров, говоривших на немецком языке. Большей частью это была молодежь...

Владимир Маяковский (1910 г.)

На репетиции приходили после очередного спектакля, после полного рабочего дня, в одиннадцать-двенадцать часов вечера, и расходились часто на рассвете. В тот год Маяковский рано уехал на дачу и по вечерам редко бывал в городе. Но в цирке у всех сразу поднималось настроение, когда в проходе у арены или в ложе появлялись знакомые широкие плечи, и Маяковский, в светлом летнем костюме, коротко остриженный, уже по-летнему загорелый и обветренный, по- хозяйски смотрел и слушал, что делают режиссер, художники, актеры...

Дойдет ли оскудевший в переводе, но все-таки сочный, образный и крепкий язык "Мистерии"?

Спектакль шел в море разноцветных огней, заливавших арену то синевой морской волны, то алым пламенем. Финальное действие развернулось в победный марш нечистых и парад всех участников спектакля под гром "Интернационала". "Мистерия-буфф" и на чужом языке стала революционным, народным спектаклем.

Маяковского долго вызывали. Наконец, он вышел на середину арены, с какой-то совершенно несвойственной ему неловкостью сдернул кепку и поклонился представителям всего земного шара, о судьбе которого он только что рассказывал".

Вопреки яростному сопротивлению со стороны отдельных лиц, враждебно относившихся к первой советской революционной пьесе и лично к самому Маяковскому, "Мистерия-буфф" встретила горячее одобрение у широких масс страны и с большим успехом прошла в ряде зарубежных государств. Все это, безусловно, взволновало поэта, однако наибольшую радость он испытал после известного высказывания В. И. Ленина по поводу стихотворения "Прозаседавшиеся", опубликованного 5 марта 1922 года в газете "Известия".

По свидетельству журналиста О. Литовского, работавшего в "Известиях", Маяковский пришел в редакцию и прочитал новое стихотворение. Стихи оказались кстати, так как в то время газета начала кампанию против бюрократизма. На следующий день, выступая на коммунистической фракции Всероссийского съезда металлистов с речью "О международном и внутреннем положении Советской Республики", Владимир Ильич сказал:

"Вчера я случайно прочитал в "Известиях" стихотворение Маяковского на политическую тему. Я не принадлежу к поклонникам его поэтического таланта, хотя вполне признаю свою некомпетентность в этой области. Но давно я не испытывал такого удовольствия, с точки зрения политической и административной. В своем стихотворении он вдрызг высмеивает заседания и издевается над коммунистами, что они все заседают и перезаседают. Не знаю, как насчет поэзии, а насчет политики ручаюсь, что это совершенно правильно. Мы, действительно, находимся в положении людей, и надо сказать, что положение это очень глупое, которые все заседают, составляют комиссии, составляют планы - до бесконечности. Был такой тип русской жизни - Обломов. Он все лежал на кровати и составлял планы. С тех пор прошло много времени. Россия проделала три революции, а все же Обломовы остались, так как Обломов был не только помещик, а и крестьянин, и не только крестьянин, а и интеллигент, и не только интеллигент, а и рабочий и коммунист. Достаточно посмотреть на нас, как мы заседаем, как мы работаем в комиссиях, чтобы сказать, что старый Обломов остался и надо его долго мыть, чистить, трепать и драть, чтобы какой-нибудь толк вышел"^*. "Практическое исполнение декретов, которых у нас больше чем достаточно и которые мы печем с той торопливостью, которую изобразил Маяковский, не находит себе проверки"^**.

^* (Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 45. С. 13.)

^** (Там же. С. 15.)

Эта наивысшая оценка, данная стихотворению "Прозаседавшиеся", была дорога поэту не только тем, что была признана его активная работа, но и тем, что Владимир Ильич впервые увидел в Маяковском последователя лучших традиций русской художественной литературы.

Вспоминая те счастливые дни, Людмила Владимировна рассказала, как радостно в их семье было воспринято выступление Ленина и что именно тогда у поэта зародилось горячее желание непременно встретиться с Владимиром Ильичем и откровенно поделиться тем, что наболело на душе. К сожалению, этой заветной мечте не суждено было сбыться. Однако все, что поэт собирался сказать тогда, он высказал в стихотворении "Разговор с товарищем Лениным", опубликованном в газете "Комсомольская правда" 20 января 1929 года. Вершиной поэтического образа вождя мирового пролетариата явилась бессмертная поэма Маяковского "Владимир Ильич Ленин", написанная вскоре после кончины Ильича, под впечатлением всенародного горя, пережитого страной в суровые дни января 1924 года.

Посвящение поэмы Российской Коммунистической партии требовало от автора полной самоотдачи и ответственности перед народом. Вот почему в процессе работы над рукописью поэт неоднократно выносил ее на обсуждение читателей и внимательно относился ко всем предложениям.

Все меньше и меньше остается тех, кто был счастливым свидетелем одного из первых чтений поэмы 11 октября в Доме печати. Сохранившиеся воспоминания рассказывают о том, что чтение самим автором производило на слушателей огромное впечатление. С чувством глубочайшего признания она была принята и на встрече поэта с партактивом столицы в Красном зале Московского комитета партии.

Владимир Маяковский в стихотворении "Мюд" торжественно провозгласил:

 Коммунизм - 
            это молодость мира, 
 и его 
      возводить 
               молодым.

Он активно участвовал в молодежной печати и с огромной заинтересованностью вникал в практическую работу, проявив при этом особую любовь к многочисленной комсомольской организации родного для него Краснопресненского района. Молодежь рвалась к нему, и многие из моих друзей хорошо знали его не только как поэта, но и как исключительно доброго и обаятельного человека.