Подождем обвинять поэтов

- Поэты не идут.

- Поэтов не читают,

- Поэтов не покупают.

- Издавать стихи убыточно. Эти утверждения считаются бесспорными. Об этом

заявляют злорадные издатели. С этим сочувственно соглашаются редакторы. Про это безнадежно причитают поэты.

Не то чтобы не шли плохие, не то чтобы не читались начинающие, не то чтобы не покупали некоторых, не то чтобы убыточны дорогие - нет, вся поэзия без исключения взята под сомнение:

- Нужен ли вообще в наше время этот способ обработки слова?!

Ссылка, конечно, на цифры, на статистику, на отчеты торгующих книгой.

- Во-первых, нам, поэтам, такое утверждение невыгодно. Во-вторых, мы не хотим верить, что в наше, все еще лозунговое время, время, едва заменившее дни, когда слово, речь, печать - чуть не целиком заменяли и хлеб и оружие, что в это время республике совершенно безразлична культура выделки слова.

Памятуя утверждение пессимиста и оптимиста: одного, что театр наполовину пуст, а другого, что он же наполовину полон,- я не очень верю статистике. Тем более в области искусства. В наше время небывалого обострения литературной борьбы и плохого состояния статистики даже цифры меняются в зависимости от вкуса. Приходится самому обследовать и издательские навыки в области распространения книги, и книжную торговлю, и способ добывания цифр.

Я воспользовался для этого дела моей лекционной поездкой - в Ростов-Дон, Краснодар, Баку, Тифлис.

Это совсем не мало. Это около ¹/₆ всех отделений Госиздата. Разумеется, я не производил, да и не мог производить, строго рабкриновского обследования. Но даже беглое наблюдение характерно. Едва ли есть существенная разница между книжной торговлей этих и других городов.

Ростов-Дон. После тринадцатилетнего перерыва я первый раз приехал читать стихи. Большие афиши предупреждают каждого. Две ростовские газеты пишут статьи. На две лекции, объявленные 1 МГУ, билеты проданы полностью. Первая лекция - 1150 человек, вторая - 1200. РАПП (Ростовская ассоциация пролетарских писателей) устраивает специальный закрытый вечер. Ясно, местное отделение Гиза, имеющее большой магазин, да еще присоединенное после слияния отделение Ленгиза, должно было бы коммерчески использовать удачный "сезон". Государственные книжники, прочтя это, неодобрительно усмехнутся - разве дело двигать одного автора? У нас на очереди общесоюзный масштаб!

Повременив с масштабом, перейдем к фактам. На витрине магазина, вернее, на огромных витринах, не выставлено ни одного экземпляра, ни одной книги. По тщательному осмотру беллетристического прилавка также ничего не обнаружено. Обследование полки за торгующим беллетристикой, где книги выставлены корешками (какие уж корешки у тощих стихов!), тоже не дало ничего утешительного. На мой робкий вопрос я был отослан к Ленинскому отделу, где, по слухам, должна была находиться моя поэма о Владимире Ильиче в издании Ленгиза. Книга эта - одна из самых последних, ей быть надлежит на прилавке, во всяком случае, если даже остальные убраны ввиду преклонных лет. Отсутствие и этой книги создало во мне приятную уверенность, что, очевидно, все мои книги распроданы и я самый расходимый автор.

Радостно открываю свое инкогнито заведующему магазином. Заведующий не разделил моей радости, а сразу огорошил меня всерьез, хотя и не надолго:

- Стихи вообще не идут. Не интересуются. Ваши книги еще спрашивают... Но и то... лежит их сколько угодно.

Нужно отдать справедливость всем работникам магазина, что при первой моей попытке вмешаться в торговлю все они отнеслись к этому с большим интересом и благожелательностью. Было ясно, что здесь, по их мнению, ничего не поделаешь: вина в авторе, которого не читают, в стихах вообще и в какой-то бюрократической центральной инерции, которую отдельные люди преодолеть не в состоянии.

Первые книги мною были обретены только в задней комнате магазина. Это были: 60 экземпляров "Маяковский издевается", 24 экземпляра "Люблю", 1 - "Лирика" и 17 обтрепанных "Про это". Интересно, что все эти книги, изданные до 1922-1923 гг., для своих лет лежащие довольно большими экземплярами, давно уже считаются в Москве разошедшимися, кроме книги "Лирика", изданной "Кругом", имеющейся здесь только в одном образцовом экземпляре, но зато считающейся камнем на шее издательства, не сумевшего за четыре года распространить и пяти тысяч экземпляров. Кстати, ни одной моей книги изд. "Круг" я не видел нигде. Спрашиваю:

- Почему "Маяковский издевается" и "Люблю" осталось так много?

- Очень много получили.

- Сколько?

- Не знаем. Давно было. Карточная система в отделении Гиза ввелась только с первого января 1926 года.

Остальные книги разыскались в подвальном складе "Тринадцать лет работы" - 18 экземпляров, "255 стр."- 15 экземпляров, "О Курске" - 7 экземпляров, "Песни крестьянам" - 3 экземпляра и т. д. Всего 147 книг.

Вопрос:

- Почему не кладете на прилавок? Ответ:

- Старые. Уже никто не спрашивает. У нас вообще для беллетристики и поэзии места мало.

Я уговорил взять весь остаток моих книг на мое чтение, дав одного продавца, но с условием, чтобы были взяты все, т. е. опрошены и другие магазины города В других, впрочем, книг не оказалось,

Вот справка Ростовского отделения Гиза:

Разошлись все, в чем и была мне выдана расписка.

Я праздновал маленькую, но приятную победу. Значит, при известном агитрекламном нажиме можно 147 книг стихов распространить в один вечер. Радость моя была округлена телеграммой Ростовского отделения Гиза о спешной присылке моих книг по 50 экземпляров каждого названия.

На покое я с удовольствием изучал распространение других авторов. Выяснилось, что многие книги многих поэтов идут не хуже заносящейся беллетристики. Например:

Но, с другой стороны, и ни одному поэту не приходится заноситься, так как у каждого есть книги, требующие индивидуального толкания. Демьян Бедный "1905 г." получено - 300, остаток - 187; Жаров "Песнь о червонце" - 644, остаток - 196; Безыменский "Иное солнце" - 270, остаток - 136.

Но опять-таки цифра распространения отдельных авторов не показательна для индивидуального спроса и действительной читаемости. Так, например, библиотечный коллектор в Ростове (орган Губполитпросвета), обслуживающий книгой 699 библиотек Донского округа, берет отдельные книги до 300 экземпляров! Имей таких 10 коллекторов - вот тебе и тираж! Сиди и разговаривай о коллективном читателе. Прийтись по вкусу лицу или органу, комплектующему такие библиотеки, значительно важнее писателю, чем завоевать целый город читателей. Что с него, с города, толку! 200 экземпляров самого распространеннейшего автора - только и всего!

Что дает такая библиотека читателю? Вот поэты каталога передвижной библиотеки смешанного типа, т. е. для читателя квалификацией выше, чем первая ступень. Из поэзии:

Вот и вся поэзия!

Интересно, если рабочему и крестьянину после этих книг попадется даже Пушкин, Лермонтов, не говоря уже об Асееве, Пастернаке, Каменском, будут ли они считать и эти книги тоже за поэзию, или у них создастся на это дело свой взгляд, исключающий всякую возможность остаться вдвоем с "никчемными", "туманными" и "непонятными" вещами?! Классиков-то ведь спрашивают хуже всего!

Скажут,- это агитационный подбор. Судя по остальным отделам библиотеки (369 книг!), каталог подобран далеко не по принципу примитивной агитации. Так, например, в отделе беллетристики "Углекопы" Золя, "Ткачи" Гауптмана, "Новь" Тургенева. По естествознанию - "Физическая география", "Геология" Гейки. По географии - "Африка" Березина. Неужели наряду с большой беллетристикой и хотя бы после "Африки" нельзя поместить пару наших лириков? Да надо ж для развода!

Это бесполезно?

Давайте поговорим.

Но поэтам приятно было бы знать, кто, когда и где по этому поводу разговаривает. Еще отвечают так: но на них есть спрос! Не сомневаюсь. Но этот спрос природный, что ли? Это спрос сделанный, и сделанный правильно. У нас даже на чай во многих местах нет спроса - отучились, привыкли к морковному. Чай и то приходится сопровождать разъяснительными агитрекламами о пользе настоящего и о вреде суррогатов. Не только должно быть предложение, но надо уметь его подать,

Для меня бесспорен спрос на Демьяна Бедного (особенно в учебную пору), на Есенина (после смерти), на себя самого,- но я не знаю, есть ли спрос на Асеева? Нет ни малейшего предложения! Его хорошую книгу "Совет ветров" я нашел только в Тифлисе, да и то один экземпляр. А стихов Пастернака нет нигде ни в одном экземпляре.

Нетрудно иметь спрос "Цементу" Гладкова. Это немудреная вещь, понятно, при любых обстоятельствах, и перед сном и после работы приемлема любой серединой и скучна только маленькой группе людей, требующей от литературы водительства, переделки жизни, а не плетения в хвосте с фотографическим аппаратом и снимания людей и пейзажей на всех красиво расположенных остановках. А посмотрите, как эта книга подана! Сколько ответственнейших товарищей, по их собственному признанию, лишь изредка берущихся за беллетристику, расхвалили книгу, хотя бы со страниц "Экрана". Трудно ли такой разойтись?

Впрочем, здесь гипертрофия рекламы, люди, ждущие чересчур многого, отложат книгу, не дорезав. Но, может быть, прочли бы ее без рекламы. Зато эта книга удовлетворяет важному требованию - стандартизации искусства. В самый отдаленный пункт республики может быть послан этот роман в разобранном виде, сборка на месте не будет представлять трудности, так как любая комбинация частей дает средний рев-роман, а поломанные части могут быть с легкостью заменены соответствующими строками политграмоты.

Но кто, когда и где спросит Асеева, Каменского, Пастернака, Сельвинского, Третьякова? Книг их нет, или почти нет, газеты не ведут библиографии, толстые журналы, в которых пишут о них,- дороги. На лекциях говорят про смысл жизни, а у библиотекарей хроническое боязливое недоверие ко всему новому.

Мои альтруистические размышления о тиражах чужих книг были грубо прерваны телефонным звонком Ростовского Гиза. Радостный голос сообщал:

- Тот раз ошиблись, покопали - нашли! В Ленгизе еще целых 208 экземпляров!

Озверелый, я потащил "остаток", в полтора раза превышающий основной запас, на вторую лекцию, продал еще 77 экземпляров. Остальные уговорил полностью положить на прилавок. Неожиданность: за первые же несколько часов помещения на видном месте "старых книг" они были проданы в количестве 36 экземпляров!

В награду за свое торговое рвение я получил новую записку, гласящую:

По приезде тов. Маяковского было запрошено бывш. отделение Ленгиза, в котором ответили, что книг Маяковского нет. Через три дня, при повторной справке, были обнаружены (!) следующие книги:

Кроме означенного остатка ни в одном магазине Гиза в Ростове нет ни одного экземпляра. Тираж проданных книг - фактический, так как они полностью проданы в Ростове. Книги, указанные в последней графе, проданы за один день, как только они были выложены на прилавок.

(Подпись зав. магазином.)

Если сами хозяева магазина не могут в течение трех дней разыскать такое кругленькое количество, то как найти один экземпляр простому покупателю? Постоять в магазине дня три? Подумаешь, важная покупка - поэзия!

Зато повысилась и продажа: всего 257 экземпляров за пять дней - совсем не плохо.

Краснодар снаружи - наоборот. Все книги на витрине. До того на витрине, что сначала даже не хотят для продажи снимать: что мы тогда выставлять будем - это же образцовые!

Общее мнение - поэзия не идет.

Жалко - большой книжный район. На одной прямой улице два магазина Гиза да штук десять других: "Заккнига", "Военное", "Прибой" и др. Шлют в Новороссийск, на ст. Кавказскую и в десять магазинов на контрагентских началах в округе.

Прошу цифрами подтвердить, что значит - не идет. Цифр достать нельзя. Карточки только заводят. Получение можно проверить - по накладным. Долго, дней семь - двенадцать по каждой книге. Значит, на 14 моих книг, имеющихся в продаже (по каталогу Госиздата), надо этак 140 дней!

"Но и при таких условиях,- грустно заметил торгующий,- едва ли получите точные данные. Присылают книги просто: сумма и количество, в авторах не всегда разберешься". Иначе говоря, легко может быть такой факт: высылают в Краснодар 100. Из них 95 Троцкого и 5 Доронина. Троцкий расхвачен. Тощий Доронин лежит украшением, а в Москву шлется телеграмма - пришлите еще! Предыдущий присыл распродан полностью. (Подпись.) Шлют снова 95 Троцких и 5 Дорониных, пока неразошедшиеся пятерки Доронина составят в складе залежь, достаточную для протеста! Тем временем Доронин радуется. В Госиздате подбадривают: вчера послали, а сегодня опять спрашивают.

Может быть и обратная картина. К 95 Санниковым приложили 5 Асеевых. Незаметно в самом магазине взят давно не виданный Асеев. Но гордо возвышается Санников, и когда через месяц кто-нибудь споткнется о нераспечатанную груду, пошлют Москве телеграмму - предыдущие книги легли камнем. Воздержитесь от подобных присылок. Зав.- Вот видите, скажут Асееву, мы же вам поверили... на поэзию нет спроса!

Почему такая история невозможна? Осталось подсчитать имеющиеся в магазине книги и тащить их на торжище. Вот краснодарская справка:

Мимоходом и все 26 оставшихся "Лефов" продали. После справки приписка: "Все книги Маяковского в Гизе Краснодара распроданы".

Из Краснодара я уехал спешно. Интересно, сколько экземпляров найдено там после моего отъезда? Скажут - ваше движение - это от лекций. Конечно. Но ведь есть и другие способы продвижки.

А в Краснодаре даже обычные торговые плакаты Гиза я видел висящими рядком на стене вперемежку с Луначарским да с Энгельсом. Очевидно, и эти плакаты рассматривались как фундаментальная вещь, нужная для многолетнего украшения оседлой квартиры.

Я не буду дальше выписывать дальнейшее движение книг по лекциям. Оно однообразно - берут обязательно 10-15% присутствующих. То же в Баку, то же в Тифлисе.

В Баку опять: поэзия не идет. Осматриваю прилавок большого магазина "Бакинский рабочий". Всего умещается 47 книг. Остальные на полках ребрами. Из умещенных- 22 иностранных: Анри де-Ренье, Локк, Дюамель, Маргерит и др. Русский, так и то Грин. И то по возможности с иностранными действующими и лицами и местами. Из стихов только одна книга: Маяковский "Стихи о революции", изданная в 1922 году (!) и благополучно числящаяся разошедшейся (!) в двух изданиях (!). Уже у издательства этой книги давным-давно нет.

Меня интересует, что с такого прилавка возьмет действительный бакинский рабочий? А ведь этого рабочего там 150 тысяч человек, и какого рабочего! С ежедневным театром, с просьбой устроить литвечера в 12 районных промысловых клубах! Почему же старые "Стихи о революции"? Где "Париж"? Где "Ленин"? Нет и не было! Журнал "Леф" был? Был, но сколько - найти трудно. Скажут - при чем "Леф"? Туда бы "Кузницу"! Была, но разошлась тоже в двух экземплярах.

Зато есть книжка "Лыжный спорт".

Это правильно, если нет снега, то пусть хоть будет журнал, и то освежает. Об этом обычно рассказывается весело, как об анекдоте. Случись такой анекдот с частным торговцем, выписавшим книги за наличный расчет и получившим в Баку "Лыжи" или "Лен". Я представляю себе видик этой драмы! Хозяин заперся. Приказчики ходят на цыпочках. Мальчишка носит на телеграф ругательную телеграмму за телеграммой. Вечером скандал жены: "Каждый день ты мне обещаешь новую шляпу, а теперь опять отбояриваешься, знаю я эти "Лыжи", говори прямо, где пропил!" Такому второй раз не пришлешь. А тут - ничего, ходим, посмеиваемся. Скучно же без курьезов!

А "Льну" тоже ничего: доехал до Баку и обратно едет в Москву с отпускными красноармейцами. Хорошей книге тоже приятно 7000 верст проездить. Она все равно и потом разойдется.

Прочтя о моей борьбе за какие-то 100-200 экземпляров, именитые прозаики могут поморщиться - продадите, так то же не тираж. Мимоходом - дела массы беллетристов одинаково неблестящи. Вот сведения о трех (Тифлис на 27 февраля):

Безотносительно к упомянутым, но вообще о странности в расхождении может пояснить такая выписка. Это из письма Заккниги одному из издательств в Ленинград:

"Что же касается отдельных ваших изданий (городских), то наш спрос много превышает установленную разверстку (например, политсловарь, Невский "История РКП" и др.), с такими изданиями мы и впредь можем работать широко. Но мы, повторяем, абсолютно лишены возможности работать с литературой крестьянской и популярной, так как наши крестьяне по-русски не читают и так как эта литература, помимо указанных причин, попадает в нашу разверстку без всякого учета нашик объективных потребностей и местных условий, на случай если бы наше крестьянство вдруг выучилось читать по-русски. К примеру, вы посылаете нам книгу "Как самому сделать хомут" (у нас крестьяне работают на быках, на которых хомут не напялишь), или: "Простой способ получить двойной урожай озимой ржи" (которой у нас не сеется), или: "Как найти воду" (воды у нас достаточно, и искать ее не приходится), или: "Использование торфа" (его у нас нет), и т. д. Надеемся, что вы согласитесь, что посылать нам подобную литературу - все равно, что посылать в Венецию велосипеды".

Скажут - ведь это же не беллетристика! Беллетристика шлется так же. Ведь лежали же в Тифлисе мои крестьянские агитки "Вон самогон" в 300 экземплярах. Числятся, как стихи. А грузины читать ее не хотят, и правильно, потому что уже более тысячи лет пьют одно кахетинское.

Выводы. Вывод один: неизвестно. Что неизвестно? Все неизвестно.

Неизвестно - кто идет, неизвестно - как идет. Неизвестно - идет ли тот, кто распродан. Неизвестно - распродан ли тот, кто идет. Неизвестно - кто идет самой книгой. Неизвестно - кто двигается рекламой. И, наконец, когда все известно, то неизвестно - получена ли эта известность на основании правильных или случайных цифр. Причин неизвестности много.

Здесь я говорю только об одной - о самих издательствах и об их торговых аппаратах. Книга издается без всяких реальных данных о необходимом ее количестве. Изданная чрезмерно, она рассылается в порядке своеобразного принудительного ассортимента, затоваривая места. Изданная недостаточно, она торопливо переиздается, причем в удвоенном количестве. И когда от этого чрезмерного количества остается следуемая толика, создается ложное впечатление о лёжке книги.

Теперешняя книга, даже поэзия, часто календарна. Пишутся по кампаниям даже поэмы. Есть майские, есть октябрьские, есть туркестанские, есть кавказские. Такая книга никогда не издается к сроку, а, даже будучи приблизительно точно изданной в центре, попадает в провинцию уже безнадежно устаревшей. А если и не стареет, то заваливается вновь до следующей даты поступающей учебной и политической книгой.

Фантастическая статистика, при которой разосланная с центрального склада книга может при желании считаться разошедшейся, а о разошедшейся не получишь сведений и через три месяца, так как послана она и в кредит (свои отделения), и без фамилий.

Применительно к поэзии - ничем не объяснимый выбор издаваемых книг и отношение к уже изданной как к тормозящему больше масштабную работу чистенькому сору. При перевязке больших пачек особенно хорошо идет на углы.

Издание тяжелых каталогов, совершенно негодных к ежедневной ориентировке, печатающих заглавия уже распроданных книг, разумеется, не поминая о новых.

Перенесение планетаризма первых годов революции на ежедневную торговую работу. Я принужден был продавать стихи на собственных вечерах только ввиду утверждения Гиза о полном отсутствии на них спроса. Я начал торговать только с Ростова, где прошло всего 2350 слушателей. Дальнейшая продажа показала, что 10-15% слушателей обязательно покупают книгу. До Ростова был Киев. Киев пропустил 5660 слушателей.

И это не первый год - лет пять подряд. Хоть один раз за эти годы сам Госиздат догадался продавать на вечерах книги? Конечно, нет. Это мелкое дело. Но ведь не испробовав этого мелкого, и меня обвиняют в нерасхождении, снижая до 2000 тиража. Врете! В год я пропускаю 60 000 слушателей своих вечеров в разных городах Союза. 10% слушателей (минимум!) покупает книги. Если бы Госиздат продавал мои книги только на моих вечерах, и то бы он продал 6000 - средний мой годовой тираж по Гизу.

Правда, устройство лекций, личные автографы - это не всем доступные, сложные способы продавать книгу. Но разве нет других способов? Сколько угодно: вечера книги, библиографические фельетоны, организация специальных писательских вечеров и т. д. и т. д.

Не пойдет? Неправда! Ведь умеет же "Огонек" пропускать все книги с минимальным тиражом в 15 000 экземпляров. Даже стихи. И Безыменского, и Маяковского, и даже Инбер.

Скажете - цена, понизьте цену. Сколько мы видим на обороте беллетристики переправленных цен. Был полтинник, поставили рубль, было тридцать, поставили шестьдесят. Это значит, что рассчитывали издать 10000, а издали 5000, и все расходы - гонорар, обложка и т. п.- механически перенесли на мелкий тираж. Цена удваивается, покупка уменьшается. Следующую книгу издают вдвое меньшим тиражом. Удваивается снова цена, и снова двойное снижение спроса. Выход один - попробовать издать вдвое большим тиражом по максимально низкой цене, Хорошей книге это очень помогает.

И, наконец, надо повысить квалификацию кадров торговцев. Вы приходите в кондитерский магазин купить пирожного. Войдя, видите, что с пирожного слетает 8 мух, вы брезгливо перерешили и потянулись к плюшкам. В это время ласковый голос продавца; "Купите баранок, удивительная вещь к чаю, с маслом просто ничем не заменимо", И вы выходите со связкой баранок, которые не приходили вам в голову год и которым в данную минуту больше всего рады на свете.

Книжный продавец должен еще больше гнуть покупателя.

Вошла комсомолка с почти твердыми намерениями взять, например, Цветаеву. Ей, комсомолке, сказать, сдувая пыль с серой обложки:

- Товарищ, если вы интересуетесь цыганским лиризмом, осмелюсь вам предложить Сельвинского. Та же тема, но как обработана?! Мужчина. Но только это все временное, за этой передышкой опять начнутся революционные бои. В мировом масштабе! Поэтому напрасно у вас остыл интерес к доблести армии, попробуйте прочесть вот эту книгу Асеева (слыхали, конечно?). Марш! Тем более обложка так идет к цвету вашего платочка.

Надо, чтобы комсомолка гордо выпрямилась и радостно ушла с Асеевым. Познакомились. Представлен. А дальше - его, асеевское дело. Дрянь, конечно, никакое покровительство не спасет.

Цель моей беглой заметки - приободрить поэтов. Поэтов винили много. Они совершенно достаточно изруганы критикой. Поэтические перемены мало влияют на тираж. Возможно, не в поэтах дело. Попробуем, временно оставив поэтов в покое, с такой же страстностью обрушиться на продающих.

Первое - надо установить личную ответственность ведающих торговлей за распространение до известного предела всех поступающих к ним книг.

Товарищи поэты, последите временно сами за движением своих стихов!

[1926]

Примечание

Подождем обвинять поэтов. Впервые - журн. "Красная новь", М.-Л., 1926, № 4, апрель.

...строго рабкриновского обследования.- Рабкрин - рабоче-крестьянская инспекция.

Орешин, Петр Васильевич (1887-1938) - поэт.

Доронин, Иван Иванович - поэт.

Санников, Григорий Александрович (1899-1969) - поэт.

Анри де Ренье (1864-1936), Дюамелъ, Жорж, Маргерит, Поль (1860-1918) - французские писатели.

Локк, Вильям Джон (1863-1930)-английский писатель.

Грин (Александр Степанович Гриневский, 1880-1932) - писатель.

Туда бы "Кузницу"! - Маяковский говорит о журнале (выходил в 1920-1922 годах).

Цветаева - см. прим. к стр. 83.