Нашему юношеству

На сотни эстрад бросает меня, 
на тысячу глаз молодежи. 
Как разны земли моей племена, 
и разен язык
             и одежи!
Насилу,
        пот стирая с виска, 
сквозь горло тоннеля узкого 
пролез.
        И, глуша прощаньем свистка, 
рванулся
         курьерский
                    с Курского! 
Заводы.
        Березы от леса до хат 
бегут,
       листками вороча, 
и чист,
        как будто слушаешь МХАТ, 
московский говорочек. 
Из-за горизонтов,
                  лесами сломанных, 
толпа надвигается
                  мазанок.
Цветисты бочка
               из-под крыш соломенных, 
окрашенные разно.
Стихов навезите целый мешок, 
с таланта
          можете лопаться -
в ответ
        снисходительно цедят смешок 
уста
     украинца хлопца. 
Пространства бегут,
                    с хвоста нарастав, 
их жарит
         солнце-кухарка. 
И поезд
        уже
            бежит на Ростов, 
далёко за дымный Харьков. 
Поля -
       на мильоны хлебных тонн - 
как будто
          их гладят рубанки, 
а в хлебной охре
                 серебряный Дон 
блестит
        позументом кубанки. 
Ревем паровозом до хрипоты, 
и вот
      началось кавказское - 
то головы сахара высят хребты, 
то в солнце -
              пожарной каскою.
Лечу
     ущельями, свист приглушив. 
Снегов и папах седины. 
Сжимая кинжалы, стоят ингуши, 
следят
       из седла
                осетины. 
Верх
     гор -
           лед, 
низ 
    жар 
        пьет, 
и солнце льет йод. 
Тифлисцев
          узнаешь и метров за сто: 
гуляют часами жаркими,
в моднейших шляпах,
                    в ботинках носастых, 
этакими парижаками. 
По-своему
          всякий
                 зубрит азы, 
аж цифры по-своему снятся им. 
У каждого третьего -
                     свой язык 
и собственная нация.

Однажды,
         забросив в гостиницу хлам, 
забыл,
       где я ночую.
Я
  адрес
        по-русски
                  спросил у хохла, 
хохол отвечал:
               - Нэ чую.- 
когда ж переходят
                  к научной теме, 
им
   рамки русского
                  узки; 
с Тифлисской
             Казанская академия 
переписывается по-французски. 
И я
    Париж люблю сверх мер 
(красивы бульвары ночью!). 
Ну, мало ли что -
                  Бодлер,
                          Малармэ 
и эдакое прочее! 
Но нам ли,
           шагавшим в огне и воде 
годами
       борьбой прожженными,
растить
        на смену себе
                      бульвардье 
французистыми пижонами! 
Используй,
           кто был безъязык и гол, 
свободу советской власти. 
Ищите свой корень
                  и свой глагол, 
во тьму филологии влазьте. 
Смотрите на жизнь
                  без очков и шор, 
глазами жадными цапайте 
все то,
        что у вашей земли хорошо 
и что хорошо на Западе. 
Но нету места
              злобы мазку, 
не мажьте красные души!
Товарищи юноши,
                взгляд - на Москву, 
на русский вострите уши! 
Да будь я
          и негром преклонных годов, 
и то
     без унынья и лени 
я русский бы выучил
                    только за то, 
что им
       разговаривал Ленин. 
Когда
      Октябрь орудийных бурь 
по улицам
          кровью лился, 
я знаю,
        в Москве решали судьбу 
и Киевов
         и Тифлисов. 
Москва
       для нас
               не державный аркан, 
ведущий земли за нами,
Москва
       не как русскому мне дорога, 
а как огневое знамя! 
Три
    разных истока
                 во мне
                        речевых.  
Я
  не из кацапов-разинь.
Я -
    дедом казак,
                 другим -
                          сечевик, 
а по рожденью
              грузин. 
Три
    разных капли
                 в себе совмещав, 
беру я
       право вот это - 
покрыть
        всесоюзных совмещан. 
И ваших
        и русопетов.

Примечание

Нашему юношеству. Впервые - журн. "Новый Леф", М., 1927, № 2, февраль.

В статье "Корректура читателей и слушателей" (журн. "Новый Леф", 1927, № 3) Маяковский писал: "Во втором номере "Лефа" помещено мое стихотворение "Нашему юношеству". Мысль... ясна: уча свой язык, не к чему ненавидеть и русский, в особенности если встает вопрос - какой еще язык знать, чтоб юношам, растущим в советской культуре, применять в будущем свои революционные знания и силы за пределом своей страны".

В этой же статье, отвечая на обвинения некоторых критиков в "москвофилии", якобы выразившейся в стихотворении "Нашему юношеству", Маяковский привел многочисленные высказывания читателей, опровергавшие эти надуманные обвинения. По просьбе читателей поэт внес ("с удовольствием и благодарностью") в текст ряд исправлений и дописал конец стихотворения, начиная со строчки "Три разных истока во мне речевых". Полностью стихотворение опубликовано в сб. "Но. С." (Новые Стихи). М., изд-во "Федерация", 1928.