По городам союза

Россия - всё:
              и коммуна,
                         и волки, 
и давка столиц,
                и пустырьная ширь, 
стоводная удаль безудержной Волги, 
обдорская темь
               и сиянье Кашир.
Лед за пристанью за ближней, 
оковала Волга рот, 
это красный,
             это Нижний, 
это зимний Новгород. 
По первой реке в российском сторечьи 
скользим...
            цепенеем...
                        зацапаны ветром... 
А за волжским доисторичьем 
кресты да тресты,
                  да разные "центро". 
Сумятица торга кипит и клокочет, 
клочки разговоров
                  и дымные клочья, 
а к ночи 
         не бросится говор,
                            не скрипнут полозья, 
столетняя зелень зигзагов Кремля, 
да под луной,
              разметавшей волосья, 
замерзающая земля. 
Огромная площадь;
                  прорезав вкривь ее, 
неслышную поступь дикарских лап
сквозь северную Скифию 
я направляю
            в местный ВАПП.

За версты,
           за сотни,
                     за тыщи,
                              за массу  
за это время заедешь, мчась, 
а мы
     ползли и ползли к Арзамасу 
со скоростью верст четырнадцать в час. 
Напротив
         сели два мужичины: 
красные бороды,
                серые рожи. 
Презрительно буркнул торговый мужчина:
- Сережи! - 
Один из Сережей
                полез в карман, 
достал пироги,
               запахнул одежду 
и всю дорогу жевал корма, 
ленивые фразы цедя промежду.
- Конешно...
             и к Петрову...
                            и в Покров... 
за то и за это пожалте процент... 
а толку нет...
               не дорога, а кровь... 
с телегой тони, как ведро в колодце... 
На што мой конь - крепыш,
                         аж и он 
сломал по яме ногу...
                      Раз ты
правительство,
               ты и должон 
чинить на всех дорогах мосты.- 
Тогда
      на него
              второй из Сереж 
прищурил глаз, в морщины оправленный.
- Налог-то ругашь,
                   а пирог-то жрешь...- 
И первый Сережа ответил:
                         - Правильно! 
Получше двадцатого,
                    что толковать, 
не голодаем,
             едим пироги. 
Мука, дай бог...
                 хороша такова... 
Но што насчет лошажьей ноги... 
взыскали процент,
                  а мост не проложать...- 
Баючит езда дребезжаньем звонким. 
Сквозь дрему
             все время
                       про мост и про лошадь 
до станции с названьем "Зимёнки".
На каждом доме
               советский вензель 
зовет,
       сияет,
              режет глаза. 
А под вензелями
                в старенькой Пензе 
старушьим шепотом дышит базар. 
Перед нэпачкой баба седа 
отторговывает копеек тридцать.
-  Купите платочек!
                    У нас
                          завсегда  
заказывала
           сама царица...-

Морозным днем отмелькала Самара, 
за ней
       начались азиаты. 
Верблюдина
           сено
                провозит, замаран, 
в упряжку лошажью взятый.
Университет -
              горделивость Казани, 
и стены его
            и доныне 
хранят
       любовнейшее воспоминание 
о великом своем гражданине. 
Далёко
       за годы
               мысль катя, 
за лекции университета, 
он думал про битвы
                   и красный Октябрь, 
идя по лестнице этой. 
Смотрю в затихший и замерший зал: 
здесь
      каждые десять на сто 
его повадкой щурят глаза 
и так же, как он,
                  скуласты. 
И смерти
         коснуться его
                       не посметь, 
стоит
      у грядущего в смете!
Внимают
        юноши
              строфам про смерть, 
а сердцем слышат:
                  бессмертье.

Вчерашний день
               убог и низмен, 
старья
       премного осталось, 
но сердце класса
                 горит в коммунизме, 
и класса грудь
               не разбить о старость.

Примечание

По городам Союза. Впервые - журн. "Молодая гвардия", М., 1927, № 4, апрель.

Стихотворение написано под впечатлением от поездки (с лекционными целями) по городам Поволжья, состоявшейся в январе 1927 года. Первоначально предназначалось для публикации в газете "Известия ЦИК". Сохранился корректурный оттиск стихотворения, набранного для этой газеты 7 февраля 1927 года, но не появившегося в печати (ЦГАОР). Возможно, это связано с тем, что 28 января 1927 года в "Известиях" была напечатана статья М. Ольшевца "Почему "Леф"?", резко направленная против Маяковского. 25 и 27 февраля в той же газете появилась статья Вяч. Полонского, озаглавленная "Заметки журналиста. Леф или блеф?". Эти выступления положили начало ожесточенным нападкам на поэта. Комментируемым стихотворением заканчивается, по существу, сотрудничество поэта в газете "Известия".