Маяковский - векам

 Куда я, 
 зачем я? 
 Улицей сотой 
 мечусь 
 человечьим 
 разжужженным ульем. 

 Глаза пролетают оконные соты, 
 и тяжко, 
 и чуждо, 
 и мерзко в июле им. 
 Витрины и окна тушит 
 город. 

 Устал и сник. 

 И только 
 туч выпотрашивает туши 
 кровавый закат-мясник. 

 Слоняюсь. 
 Мост феерический. 
 Влез. 
 И в страшном волненьи взираю с него я. 
 Стоял, вспоминаю. 
 Был этот блеск. 
 И это 
 тогда 
 называлось Невою. 

 Здесь город был. 
 Бессмысленный город, 
 выпутанный в дымы трубного леса. 
 В этом самом городе 
 скоро 
 ночи начнутся, 
 остекленелые, 
 белесые. 

 Июлю капут. 
 Обезночел загретый. 
 Избредился в шепот чего-то сквозного. 
 То видится крест лазаретной кареты, 
 то слышится выстрел. 
 Умолкнет - 
 и снова. 

 Я знаю, 
 такому, как я, 
 накалиться 
 недолго, 
 конечно, 
 но все-таки дико, 
 когда не фонарные тыщи, 
 а лица. 
 Где было подобие этого тика? 

 И вижу, над домом 
 по риску откоса 
 лучами идешь, 
 собираешь их в копны. 
 Тянусь, 
 но туманом ушла из-под носа. 
 И снова стою 
 онемелый и вкопанный. 
 Гуляк полуночных толпа раскололась, 
 почти что чувствую запах кожи, 
 почти что дыханье, 
 почти что голос, 
 я думаю - призрак, 
 он взял, да и ожил. 

 Рванулась, 
 вышла из воздуха уз она. 
 Ей мало 
 - одна! - 
 раскинулась в шествие. 
 Ожившее сердце шарахнулось грузно. 
 Я снова земными мученьями узнан. 
 Да здравствует 
 - снова! - 
 мое сумасшествие! 

 Фонари вот так же врезаны были 
 в середину улицы. 
 Дома похожи. 
 Вот так же, 
 из ниши, 
 головы кобыльей 
 вылеп. 

 - Прохожий! 
 Это улица Жуковского? 

 Смотрит, 
 как смотрит дитя на скелет, 
 глаза вот такие, 
 старается мимо. 

 "Она - Маяковского тысячи лет: 
 он здесь застрелился у двери любимой". 
 Кто, 
 я застрелился? 
 Такое загнут! 
 Блестящую радость, сердце, вычекань! 
 Окну 
 лечу. 
 Небес привычка. 

 Высоко. 
 Глубже ввысь зашел 
 за этажем этаж. 
 Завесилась. 
 Смотрю за шелк - 
 все то же, 
 спальня та ж. 

 Сквозь тысячи лет прошла - и юна. 
 Лежишь, 
 волоса луною высиня. 
 Минута... 
 и то, 
 что было - луна, 
 Его оказалась голая лысина. 

 Нашел! 

 Теперь пускай поспят. 
 Рука, 
 кинжала жало стиснь! 
 Крадусь, 
 приглядываюсь - 
 и опять! 
 люблю 
 и вспять 
 иду в любви и в жалости. 

 Доброе утро! 

 Зажглось электричество. 
 Глаз два выката. 
 "Кто вы?" - 
 "Я Николаев 
 - инженер. 
 Это моя квартира. 
 А вы кто? 
 Чего пристаете к моей жене?" 

 Чужая комната. 
 Утро дрогло. 
 Трясясь уголками губ, 
 чужая женщина, 
 раздетая догола. 

 Бегу. 

 Растерзанной тенью, 
 большой, 
 косматый, 
 несусь по стене, 
 луной облитый. 
 Жильцы выбегают, запахивая халаты. 
 Гремлю о плиты. 
 Швейцара ударами в угол загнал. 
 "Из сорок второго 
 куда ее дели?" - 
 "Легенда есть: 
 к нему 
 из окна. 
 Вот так и валялись 
 тело на теле". 

 Куда теперь? 
 Куда глаза 
 глядят. 
 Поля? 
 Пускай поля! 
 Траля-ля, дзин-дза, 
 тра-ля-ля, дзин-дза, 
 тра-ля-ля-ля-ля-ля-ля-ля! 
 Петлей на шею луч накинь! 
 Сплетусь в палящем лете я! 
 Гремят на мне 
 наручники, 
 любви тысячелетия... 
 Погибнет все. 
 Сойдет на нет. 
 И тот, 
 кто жизнью движет, 
 последний луч 
 над тьмой планет 
 из солнц последних выжжет. 
 И только 
 боль моя 
 острей - 
 стою, 
 огнем обвит, 
 на несгорающем костре 
 немыслимой любви.