О, как эта жизнь читалась взасос!
Идешь.
Наступаешь на ноги.
В руках
превращается
ранец в лассо,
а клячи пролеток -
мустанги.
Взаправду
игрушечный
рос магазин,
ревел
пароходный гудок.
Сейчас же
сбегу
в страну мокассин -
лишь сбондю
рубль и бульдог.
А сегодня -
это не умора.
Сколько миль воды
винтом нарыто,-
и встает
живьем
страна Фениамора
Купера
и Майн-Рида,
Рев сирен,
кончается вода.
Мы прикручены
к земле
о локоть локоть.
И берет
набитый "Лефом"
чемодан
Монтигомо
Ястребиный Коготь.
Глаз торопится слезой налиться.
Как? Чему я рад ? -
- Ястребиный Коготь!
Я ж
твой "Бледнолицый
Брат".
Где товарищи?
чего таишься?
Помнишь,
из-за клумбы
стрелами
отравленными
в Кутаисе
били
мы
по кораблям Колумба? -
Цедит
злобно
Коготь Ястребиный,
медленно,
как треснувшая крынка:
- Нету краснокожих - истребили
гачупины с гринго.
Ну, а тех из нас,
которых
пульки
пощадили,
просвистевши мимо,
кабаками
кактусовый "пульке"
добивает
по 12-ти сантимов.
Заменила
чемоданов куча
стрелы,
от которых
никуда не деться... -
Огрызнулся
и пошел,
сомбреро нахлобуча
вместо радуги
из перьев
птицы Кетцаль.
Года и столетья!
Как ни косите
склоненные головы дней,-
корявые камни
Мехико-сити
прошедшее вышепчут мне.
Это
было
так давно,
как будто не было.
Бабушки столетних попугаев
не запомнят.
Здесь
из зыби озера
вставал Пуэбло,
дом-коммуна
в десять тысяч комнат.
И золото
между озерных зыбей
лежало,
аж рыть не надо вам.
Чего еще,
живи,
бронзовей,
вторая сестра Элладова!
Но очень надо
за морем
белым,
чего индейцу не надо.
Жадна
у белого
Изабелла,
жена
короля Фердинанда.
Тяжек испанских пушек груз.
Сквозь пальмы,
сквозь кактусы лез
по этой дороге
из Вера-Круц
генерал
Эрнандо Кортес,
Пришел.
Вода студеная
хочет
вскипеть кипятком
от огня.
Дерутся
72 ночи
и 72 дня.
Хранят
краснокожих
двумордые идолы.
От пушек
не видно вреда.
Как мышь на сало,
прельстясь на титулы,
своих
Моктецума предал.
Напрасно,
разбитых
в отряды спаяв,
Гватемок
в озерной воде
мок.
Что
против пушек
стреленка твоя!..
Под пытками
умер Гватёмок.
И вот стоим,
индеец да я,
товарищ
далекого детства.
Он умер,
чтоб в бронзе
веками стоять
наискосок от полпредства.
Внизу
громыхает
столетий орда,
и горько стоять индейцу.
Что братьям его,
рабам,
чехарда
всех этих Хуэрт
и Диэцов?..
Прошла
годов трезначная сумма,
Героика
нынче не тема.
Пивною маркой стал Моктецума,
пивной маркой -
Гватемок.
Буржуи
всё
под одно стригут.
Вконец обесцветили мир мы.
Теперь
в утешенье земле-старику
лишь две
конкурентки фирмы.
Ни лиц пожелтелых,
ни солнца одёж.
В какую
огромную лупу,
в какой трущобе
теперь
найдешь
сарапе и Гваделупу?
Что Рига, что Мехико -
родственный жанр.
Латвия
тропического леса.
Вся разница:
зонтик в руке у рижан,
а у мексиканцев
"Смит и Вёссон".
Две Латвии
с двух земных боков -
различные собой они
лишь тем,
что в Мексике
режут быков
в театре,
а в Риге -
на бойне.
И совсем как в Риге,
около пяти,
проклиная
мамову опеку,
фордом
разжигая
жениховский аппетит,
кружат дочки
по Чапультапеку.
А то,
что тут урожай фуража,
что в пальмы земля разодета,
так это от солнца,-
сиди
и рожай
бананы и президентов.
Наверху министры
в бриллиантовом огне.
Под -
народ.
Голейший зад виднеется.
Без штанов,
во-первых, потому, что нет,
во-вторых,-
не полагается:
индейцы.
Обнищало
моктецумье племя,
и стоит оно
там,
где город
выбег
на окраины прощаться
перед вывеской
муниципальной:
"Без штанов
в Мехико-сити
вход воспрещается".
Пятьсот
по Мексике
нищих племен,
а сытый
с одним языком:
одной рукой выжимает в лимон,
одним запирает замком.
Нельзя
борьбе
в племена рассекаться.
Нищий с нищими
рядом!
Несись
по земле
из страны мексиканцев,
роднящий крик:
"Камарада!"
Голод
мастер людей равнять.
Каждый индеец,
кто гол.
В грядущем огне
родня-головня
ацтек,
метис
и креол.
Мильон не угробят богатых лопаты.
Страна!
Поди,
покори ее!
Встают
взамен одного Запаты
Гальваны,
Морено,
Карио.
Сметай
с горбов
толстопузых обузу,
ацтек,
креол
и метис!
Скорей
над мексиканским арбузом,
багровое знамя, взметись!
Мехико-сити 20/VII-1925.
Примечание
Мексика. Впервые - журн. "Огонек", М., 1926, №1,3 января - вместе с фотографиями, снятыми поэтом в Мексике.
В прижизненном Собр. соч. (т. 5) стихотворение датировано: "Мехико-Сити. 20/VI, 1925", но в Мексике поэт находился в июле, следовательно, надо - 20/VII, 1925.
В. Маяковский в Мексике. 1925
В журнальной публикации ("Огонек"), кроме фотографий, был дан авторский комментарий:
"Вера-Круц - порт Мексики.
Сюда подплывали открыватели Америки, отсюда в 1519 году напали на Мексику испанские завоеватели - войска генерала Кортеса, От этих маисовых полей к столице подымаются восстания революционных крестьян, в эту гавань вплыл и я.
Первое бросившееся в глаза - красное знамя с серпом и молотом на одном из домов пристани,- нет, это не отделение советского консульства. Этот флаг вывешивают на доме члены "союза неплательщиков за квартиру" - организация - гроза домовладельцев. Въехали, вывесили флаги и даже не интересуются вершками жилплощади.
Как непохожи носильщики-индейцы на героев Купера, легендарных (только на мексиканских плакатах оставшихся) краснокожих, горящих перьями древней птицы Кетцаль, птицы-огонь.
"Гачупин" - добродушное презрительное название (время стерло злобу) первых завоевателей Мексики - испанцев.
"Гринго" - кличка американцам, высшее ругательство в стране.
Кактусовый "пульке" - полуводка, полупиво,- это все что осталось от древней и ацтекской Мексики.
Памятник Гватемоку, вождю ацтеков, отстаивавшему город от испанцев, да черная память о предавшем последнем индейском царе - Моктецуме.
Потом чехарда правительств. За 30 лет - 37 президентов: Гваделупы, Хуэрты, Хуаэрецы, Диецы.
И сейчас стоит в тропическом саду Чапультапеке дворец генерала Кайеса.
Быть министром Мексики - доходная профессия; даже министра труда, "рабочего министра" - Маронеса рисуют не иначе, как с бриллиантами во всех грудях и манжетах.
Кроме таких "рабочих вождей", есть и другие - водители молодой коммунистической партии Мексики.
Через расстрелянного вождя крестьянской революции Запату к коммунисту - депутату Вера-Круц (недавно убитому президентскими бандами) Морено - один путь, одна линия борьбы за свободу и жизнь мексиканских рабочих и крестьян.
Морено вписал в мою книжку, прослушав "Левый марш" (к страшному сожалению, эти листки пропали по "независящим обстоятельствам" на американской границе):
"Передайте русским рабочим и крестьянам, что пока мы еще только слушаем ваши марши, но будет день, когда за вашим маузером загремит и наше 33" (калибр кольта).
Морено убили.
Но товарищи, стоящие рядом, - Гальван, делегат Крестинтерна, Карио-секретарь партии, Монсон и др., твердо верят и знают, что над мексиканским арбузом ("зеленое, белое и красное" знамя Мексики введено "по преданию" отрядом, отдыхавшим после сражения, прельщенным цветами поедаемого ими арбуза) взметнется красное знамя первой коммунистической революции Америки".
Этот комментарий в сокращенном виде был включен поэтом в Собрание сочинений.
Монтигомо Ястребиный Коготь... "Бледнолицый Брат".- Этими прозвищами называют себя персонажи рассказа А. П. Чехова "Мальчики" (1887).
...Изабелла, жена короля Фердинанда - испанская королева Изабелла (1451-1504). Ее браком с арагонским королем Фердинандом (1452-1516) было завершено объединение Испании. В годы их царствования началась испанская колонизация Америки.
...сиропе и Гваделупу.- Сарапе - старинная национальная одежда мексиканцев. Гваделупа (Гвадалупе Виктория) (1786-1843) - первый президент Мексики (1824-1829). Возможно, здесь и другое истолкование: Гваделупа - традиционный образ богоматери.
"Смит и Вессон" - система револьвера. там, где город выбег на окраины прощаться перед вывеской муниципальной "Без штанов...- см. в книге "Мое открытие Америки"- "Говорят, муниципалитет повесил на одной из застав, вводящих в Мехико-сити, для усовещевания чересчур натуральных индейцев вывеску; "В Мехико-сити без штанов вход воспрещается".
...встают взамен одного Запаты Гальваны, Морено, Карио - 3апата (Сапата), Эмилиано ( 1877-1919) - вождь крестьянского революционного движения в Мексике, предательски убит. Гальван, Урсуло - "Товарищ Гальван, представитель Мексики в Крестинтерне, организовал в Вера-Круц первую сельскохозяйственную коммуну с новыми тракторами и с попытками нового быта, Он как настоящий энтузиаст рассказывает о своей работе, раздает фотографии и даже читает стихи о коммуне" ("Мое открытие Америки"). Карио, Рафаэль (р. 1903) - "Товарищ Карио еще совсем молодой, но один из лучших теоретиков коммунизма - и секретарь, и казначей, и редактор" (там же).